«Дети мотыльков» читать онлайн

Кристиан Бэд

ДЕТИ МОТЫЛЬКОВ

«У каждой медали есть оборотная сторона», — так говорил мне дед.

Дед мой дошёл до Берлина в пехоте. Тягал на себе пушки. Молчал про войну. Призвали его взрослым мужиком, нарожавшим уже семерых детей. Он просто не мог не вернуться домой. А бабушка сумела дождаться.

Как-то раз она провожала внучек в дорогу, стояла у калитки и долго смотрела вдаль. Ей было девяносто: все зубы и стопроцентное зрение.

Я спросил:

— О чём ты думаешь, когда провожаешь вот так?

— О том, что у детей всё будет хорошо. Обязательно хорошо. Доедут, устроятся.

Лицо её было светло и спокойно.

У меня нет уже ни той силы, ни той веры, что у бабушки с дедом. И даже здоровья мне не досталось. Зачем я такой? Просто метка природы, что народ наш может перетерпеть всё?

Но я-то? Кому я нужен? Я бы просто не выдюжил на войне. Деду было за сорок, мне — тридцать. У меня гастрит и больное сердце. А ещё у меня аллергия на солнце.

— Папа, подними меня! — тянет за рукав сын.

Вздыхаю, кое-как отряхиваю грязные сандалии пятилетнего крепыша, сажаю на плечо.

Прадед опять же… Прадеда раскулачивали в 20-х. И была-то у него одна «богатейская» лобогрейка. Брат его был сослан за эту лобогрейку в Нарым, а сам прадед, Акиша, бросил хозяйство, посадил на телегу жену и детей, прикинулся погорельцем и сбежал из деревни в город.

И чего только я не натерпелся, если есть генетическая память. Может, гастрит у меня как раз от прадеда, а сердце больное — от деда? Осколок чуть-чуть не достал до его мотора. А аллергия от кого? От бабушки? За её нечеловеческое терпение? Одна всю войну с семью оглоедами? Лепёшки из лебеды?

Сын растопыренной ладошкой закрывает солнце, и мне становится легче. Добрый он у меня. Удивительно добрый. Вон и собаки бродячие нам хвостами виляют.

— Пап, мы куда?

— В магазин, за мороженым! — чуть-чуть привираю я.

Сын ёрзает, изворачивается, спрыгивает вниз, словно бы зависая и пробегая по воздуху шажков пять. Померещится же.

Вот зачем я живу? Мне не по силам пройти войну, я не вынесу голода и травли озверевших соседей. Я слишком тонок. Всё во мне чутко и болезненно. Мимолётно, не вечно. Для чего-то же и я есть в этом мире?

Сын хохочет — ему на ладонь села бабочка.

Он подпрыгивает и машет руками. Бабочка на его ладони — тоже машет медно-золотыми крылышками. Безобидная, лёгкая и истончённая. У её родителей, верно, тоже было ангельское терпение.

— Смотри под ноги! — кричу я сыну.

А он бежит и всё машет и машет руками.