Елена Фанайлова
Черные костюмы
The Art and Craft to know well to Dy
(народная английская книга, 1500)
Москва
МОСКВА
1Я становлюсь каким-то Кибировым.Какой-то Земфирою-простодырой.Простите меня, Леонид Аркадьевич,Мне не вставляют ее альбомы,Как и альбомы Егора Летова,И я их слушаю не для этого,Но я их слушаю по-любому.Я становлюсь каким-то КиркоровымС его сиськами в розовой кофточке,То ли обкуреннным, то ль поддатым.Таким нелепым стыдливым боровомВ пуху, в картузе с козырьком,В розовой кофте фатаА то и совсем неодетымТрикстером, голым корольком.Неважно, кем я становлюсь —Станком ебальным, целью дальней,Каким-то дураком исповедальным,Мучительным как родина и блюз,Луизиана и европа-плюс,Каким-то скверным юношей скандальным– Есть смерти для меня2У меня от тебя, москва, ломит все тело.У меня от твоей любви вся пизда в занозах.Я работаю на тебя как таджикский наркоторговец,Молдавский трубоукладчик, украинский сантехник.По ночам от усталости я напиваюсь.Отдыхаю, короче, как сапожник и грузчик.Я хожу по твоим улицам как чужестранецБез регистрации и пропискиВ невидимом миру хиджабе.Я плачу отступные по обкурке и пьяни твоим ментам.У меня на твоих кладбищах лежат людиДуму думают, подпевают:Мы уже не сможем бросить тебя, родная,Даже не сомневайся♥
На посещение церемонии награждения лауреатов «Русской премии», которая присуждается лучшим писателям СНГ. Патронируется Кремлем, спонсируется местным бизнесом. Памфлет, который заканчивается плачем.
У меня в обоих руках по два астральных пулемета:Отстреливаться по-македонскиОт Колерова Модеста.Товарищ не просто не понимает —Его постигло глубокое охуенье,Охуение, откуда нет возврата.Носферату, чисто Носферату,Вот и молодые клычки над белою манишкой(Провинциальный демонизм,Как излагает мой друг Бергер,В прошлом работник политического пиара.)Модест выпускает на сцену свежих блядей в попонках,В балеринских, накажи меня Бог, пачках.Также русский хор с лицами усталыхГорожан в четвертом поколеньи.Они поют славу лауреатам.Молодая в золотых босоножкахТелезвезда со старым телемущиной,Некогда ведущим Хрюши и Степаши,Вызывают на сцену бедных призеров,Честных литераторов бывших союзных республик.Как они не плюют в лицо этим московским,Этим богатеньким недоумкам,Кремлевским (кулацким – Гуголев говорит) подпевалам,Недотыкомкам Соллогуба?Тысяча долларов – крупная суммаДля писателя из Казахстана,Узбекистана, Армении, Беларуси.Приедут домой – такое расскажут!Что их напечатают в Петербурге,Что повезут, наверное, за границу,Поджигая море, полумертвую в руках синицу.Я там была, попила их кофий,Погребовала ихней водкой и жрачкой,Денег на фуршет хватило бы на зарплату,Извините за социалистический пафос,Врачам, медсестрам и санитаркам,Географам, военрукам и техничкамОдной городской больницы, одной сельской среднейшколы.Видела поэта Родионова – он бухал и смеялся.Видела поэта Шульпякова, он надменноСидел спиною к сцене, но за столом с кормежкой.Видела поэта Гуголева, он оказался Приятелем лауреата из Ташкента.Не успела повидать Лешу Айги.Он со своими парнямиДолжен был развлекать Ташкентского митрополита,Людей в дорогих одеждах и других, в богемном нечистомприкиде,Всех, кто изрядно выпил,В вечерних костюмах, а надо выбрать – деревянных,С деревянными личиками буратинок.Десять дней назад у Леши умер отец,И я не смогла доехать в госпитальный моргНа Соколе, меня оставили сила, доблесть и гордость,Честь, любовь, состраданье, другие человеческие чувства.Зато возникли в уме картинкиИз практически родного теперь Боткинского морга:Деревянное лицо, темно-серый костюм в полоску,Который вместе с трусами Дольче-Габбана(За которые покойный орал бы на меня три дня,Положенные для других целей)Носками Etro, белой рубашкой Диор,герленовским одеколономИ левым, признаться, мыломЯ собирала агенту Сергею своими рукамиНе отсохли