«ГенАцид» читать онлайн

Всеволод Бенигсен

генАцид

1

О трагических событиях, что легли в основу этого рассказа, сейчас мало кто помнит. В свое время некоторые газеты, правда, не поленились и отвели несколько колонок случаю в Больших Ущерах, но всё как-то сухо, скомканно, а ведь словосочетание «большеущерский синдром» могло бы легко наряду со «стокгольмским» войти в журналистский лексикон. Один известный телеканал, впрочем, тоже посвятил происшествию в маленькой деревне на юге России получасовое ток-шоу, но в нем принимали участие сплошь умные политологи, именитые психоаналитики и ни одного реального свидетеля тех событий. А когда ведущий начал спрашивать мнение у каждого из присутствующих, оказалось, что все что-то подобное предвидели, все что-то предчувствовали, и вообще все всё знали. Однако никто из этих всезнаек так и не смог ответить на главный вопрос — почему произошла большеущерская трагедия. И почему никто из предвидевших столь печальный финал не попытался предотвратить его. И как случилось, что расследование, начатое по горячим следам, через месяц зашло в полный тупик, а заведенное уголовное дело, распухнув до нескольких увесистых канцелярских папок, развалилось и растаяло, как будто и не существовало вовсе…

Жизнь, конечно, продолжается и, в конце концов, не все ли равно, будут даны ответы на вышеуказанные вопросы или нет, но, может, все-таки стоит взглянуть на события в Больших Ущерах более пристально. И не говорите, что большое видится только на расстоянии, а Большие Ущеры слишком малы, чтоб через них смотреть на бескрайние просторы нашей Родины. Иной фрагмент может поведать об общей картине гораздо больше, нежели самое необъятное живописное полотно.

2

В воскресенье Антон Пахомов, 34-летний заведующий библиотекой, проснулся от сверлящей головной боли. Проснулся не сразу, а, как это всегда бывает, когда просыпаешься от головной боли, после долгого и мучительного барахтанья на зыбкой поверхности сна, то выныривая в хмурую утреннюю действительность, то погружаясь в мутную жижу забытья. Наконец реальность вместе с болью окончательно вырвали сопротивляющееся сознание Пахомова из слабеющих объятий Морфея, и он открыл глаза. С трудом преодолевая земное притяжение, Пахомов приподнялся на локте, облизал пересохшие губы, расцепил слипшиеся от долгого сна ресницы и, отодвинув занавеску, выглянул в окно.

Над Большими Ущерами плыл матовый диск зимнего солнца. Дома и деревья стояли запорошенные первым снегом. Дрожал в желтых лучах солнечного света морозный воздух. Белели не пойми откуда взявшиеся за ночь сугробы. И вообще, было приятное ощущение начала чего-то хорошего. Это ощущение передалось Пахомову, и он попытался сделать глубокий вдох, чтобы удержать его, но поморщился. Боль! Боль циркулярной пилой вгрызалась в измученный мозг, и из-под ее зубцов летели опилки брошенных накануне фраз о смысле бытия, щепки признаний в крепкой мужской дружбе, а также прочая дребедень, липнущая по обыкновению на язык во время посиделок за бутылкой.