«Айвангу» читать онлайн

Юрий РЫТХЕУ

АЙВАНГУ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Айвангу полз, едва не касаясь лицом еле видимой тропки. Позади волочились недвижные, омертвелые ноги, заметая старые следы от лыж-снегоступов. Будто не живой человек здесь прополз, а тащили убитую нерпу. На ресницы нарос лед, вызывая слезы, они замерзали на щеке и отваливались, как струпья.

Все тело ныло и болело, как бы превратившись в сплошную огромную рану. Боль подстерегала Айвангу за каждым торосом, накидывалась из-под снега, хватала за плечи, вдавливая грудь в многолетний, опресненный ветрами лед. И только ноги не болели!

«Похож, должно быть, на старого лахтака, выискивающего разводье», – с тоской подумал Айвангу и перевернулся на спину передохнуть. Боль взметнулась к небу и выплыла из-за хребта огромной розовой луной, потушившей звезды. Айвангу поднял руки и поднес их к глазам: рукавицы превратились в лохмотья, пальцы искровянились. Он кашлянул, и гулкое эхо разнеслось по замерзшему морю, отскакивая от ледяных скал.

«Берег близко», – обрадовался Айвангу и снова перекатился на живот. Стужа обожгла голое тело: от груди до пояса кухлянка разорвалась, и в дыру забивался, царапая кожу, снег. Рукавицы порвались, дыра в камлейке – а до селения еще ползти и ползти… А если остановиться, и погрузиться в сладкую дрему, и заснуть навечно? Утром выпадет свежий снег: сначала он припорошит глазные впадины, складки губ, забьется меж волос, потом сровняет тело с соседними сугробами. Утром охотники выйдут на промысел, и может, кто-нибудь из них зацепит скрюченную руку лыжей. Поволокут в селение. В ярангу родителей. Кавье не разрешит положить зятя у себя. Он считает, что Айвангу еще не стал настоящим мужем Раулены: не отработал положенного обычаем срока.

Сэйвытэгин, отец, захочет похоронить его по новому обычаю. Сколотят ящик, длинный, наподобие тех, в каких привозят ружья, и втиснут в него Айвангу. Повезут на нарте на холм захоронений. Могилу рыть не станут – земля сейчас тверже камня. Расчистят площадку от снега, положат гроб и завалят камнями. Айвангу видел, как хоронили председателя ревкома Хорошавцева. Все так дружно валили камни на гроб, что доски громко трещали…

Айвангу вздрогнул и попытался шевельнуться, но сладкая истома властно и нежно обнимала тело. Ему даже послышался голос. Знакомый, родной… Давно не слышал он, как поет мать. С тех пор как взял в руки охотничье ружье и было ему лет восемь-девять. В песне не было слов, а мотив был схож с посвистом весеннего ветра, ласкового, теплого…

Иногда напев становился тревожным; это означало, что все охотники вернулись с промысла и только Сэйвытэгин еще не пришел. И не знаешь тогда – радоваться ли тому, что добыча так велика, что ему трудно донести ее до селения, или горевать – охотник задерживается в море и не только тогда, когда ему повезет…

Мать стара и столько на своем веку похоронила детей, что гибель Айвангу она воспримет как тяжелое, но неизбежное горе.

Ее худое тело будет содрогаться от плача, но своего лица, залитого слезами, она не откроет.

Мать зовут Росхинаут. Она с другого берега, аляскинского, из семьи эскимосов-зверобоев, и там у нее было другое имя. Сэйвытэгин привез ее из поездки на американское побережье. Говорят, год она целый плакала и тосковала, но, плача, никогда не открывала своего лица. Не полагалось по их обычаям. Айвангу был первым ребенком у нее, и она сама выбрала ему имя и настояла на этом, а собственное потеряла, потому что со времени приезда в Тэпкэн никто не звал ее иначе, как Росхинаут – Женщина Другого Берега.