«Следы на мосту» читать онлайн

Рональд Нокс

Следы на мосту

Примечание для читателей

В соответствии с духом «честной игры», очевидным в его декалоге, или десяти заповедях детективной литературы, автор вводит в повествование ряд дополнительных сведений ближе к концу романов и к развязке их сюжета, направляя читателя по цепочке подсказок.

Следы на мосту

Глава 1

Кузены

Постулат естественной этики, наделяющий человека правом перед смертью распорядиться своим имуществом, никто не оспаривает, однако же он немало озадачивает. Умирающему имущество уже ни к чему – ни родовые акры, ни тяжким трудом добытые тысячи, ни одно из посаженных им деревьев, кроме мрачного кипариса, не последуют за своим недолговечным владельцем. И тем не менее покуда правая рука и рассудок действуют слаженно, небрежный росчерк в конце завещания может обеспечить достаток бедняку, лишить наследства мота, а также во имя бесконечно разнообразных бесполезных или экстравагантных целей выбросить состояние на ветер. Самому человеку от этого проку никакого – правда, во время оно бытовала теория, что по ту сторону могилы человеку будет веселее, если он толково распорядится своими средствами здесь, но ее уже давно отменили, – итак, человеку от этого проку никакого, зато немалый для истомленных ожиданием племянников и племянниц, для обществ спасения на водах, кошачьих приютов, а также казны, которой жалкие налоги на наследство не дают дышать полной грудью. И все эти страждущие во власти умирающего. Однако же прописи единодушно уверяют нас, что от денег на свете больше вреда, чем пользы. Почему же мы предоставляем чинить этот вред тому, кого ex hypothesi уже не будет, когда наступит черед последствий?

Подобные сомнения, чисто методологического свойства, порождало завещание сэра Джона Бертела, довольно заметного в свое время, то есть в последние годы правления королевы Виктории, адвоката. Вскоре после смерти великой монархини осмотрительный джентльмен, не испытывая политического зуда и не претендуя на титулы, ушел в отставку, предоставив своим сыновьям, Джону и Чарльзу, находившимся тогда в самом расцвете, полную свободу действий. Сэр Джон был крепкого корня, кроме того, неравнодушен к сельским усладам, так что унесли его не годы, а жестокая эпидемия инфлюэнцы, вспыхнувшая в 1918 году. К этому времени оба его сына уже сошли в могилу. Оба получили офицерский чин в 1915 году, оба два года спустя погибли. Жена Джона тоже умерла довольно давно, а привязанность старика к вдове Чарльза несколько охладела после того, как она вторично выйдя замуж, перебралась в Соединенные Штаты. А потому по завещанию, вокруг которого разворачивается эта история, основная часть его состояния, около пятидесяти тысяч фунтов, переходила к старшему внуку Дереку, а в случае смерти последнего – к сыну Чарльза, Найджелу.

Можно бы решить, что старик просто посмеялся над законниками – ибо разве это завещание? Однако некоторые положения документа придавали ему немалую важность. Завещатель рассудил, что обоим внукам, один из которых являлся сиротой, а другой остался без отца, да, почитай, и без матери, придется взрослеть без родительского надзора во времена великого разброда и шатаний. И пятьдесят тысяч (составлявших не все наследство, но основную его часть) он весьма мудро передал под контроль попечителей до того дня, когда Дереку (или, за отсутствием его, Найджелу) исполнится двадцать пять лет. Пока же мальчики были редкими гостями в доме деда, да и едва ли желанными; до срока усвоенная ими скучающая манера раздражала старика тем сильнее, что в ту пору почиталась общепринятой. Возможно, характер внуков – по принципу отторжения – сформировался под влиянием осточертевших громов и молний по адресу политики, искусства, морали, религии. Дерек в основном жил на юге Франции у старых друзей семьи, которые ни в чем его не стесняли, легкомысленно извиняя себя тем, что «у мальчишки все равно будут деньги». Найджелу, у которого после замужества матери не сложились отношения с новой родней, едва ли жилось лучше: он чувствовал себя изгнанником дома, недооцененным бунтарем в школе и, питая трогательные иллюзии относительно собственной оригинальности, ударился в эстетство.