Янис Кууне
Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью
Посвящается светлой памяти Сергея Светлова, вице-президента Федерации Русского Боевого Искусства, корифея РОСС (Российская Отечественная Система Самозащиты) и моего друга детства
Княжий пестун
Даже у воеводы Вакулы, великана двухсаженного роста с шеей быка-трехлетка, даже у тех дружинников, которые по числу ратных подвигов и шрамов, по множеству чарок веселящей сурьи выпитых за княжеским столом, могли едва отрывать тыл от лавки, когда в трапезную входил владыка, у всех у них начинало предательски холодеть в подреберье при воспоминаний о точно таком же дне в их жизни. Дне страха, изумления, позора и бессилия. Дне, когда судьба и воля князя поставили их пред лицом дядьки.
И вроде бы, вот он – дядька, и ростом великим похвастать не может, скорее наоборот, и шириной плеч дверей не застит. А уж если мельком в серо-голубые, лукаво прищуренные глаза его посмотреть, так и вовсе ничего особенного в нем нет: чудь белоглазая, да и все.
Да только глубже смотреть надо. Пристальнее. И увидишь тогда, что по краю лазоревых радужин таится темный волчий ободок. И почувствуешь тогда, как под морщинистым лбом, под сивой бороденкой, под некрашеной льняной рубахой клокочет-бьет черный ключ, имя которому Смерть. Он, дядька, его до дна испил и жив остался. С тех пор ни нож финский, ни меч германский, ни булава галльская ему нипочем. Поскольку сам он теперь Маре костлявой господин: захочет кого имать – вскинет руку и нет детины, который по две подковы за раз гнул да каменюки моренские от земли отрывал.
Про то всему Новограду ведомо.
Вот только ведать – не велика заслуга. Надобно на собственном лбу дубового косяка испробовать, чтобы навостриться кланяться.
Это тоже всем известно.
И все равно из года в год среди новобранцев, что на детинец приходит в княжью дружину проситься, обязательно найдется один или два недотепы, которые на дядькину наружность поймаются и против него в круг выйдут. И добро бы то были лопоухие води или ягны с дальних засек да деревень. Что с них взять, с увальней сиволапых, которые и по-венедски с трудом, а уж по-свейски так и вовсе ни полслова не понимают, а только лыбятся во всю белозубую дурь. Случается, однако, и новгородские удальцы поперек молвы идут и с дядькой силами мериться отваживаются. Еще бы, ведь ухарей этих сам князь с воеводой и сотниками на кулачных боях высматривал и в дружину проситься велел. Вот им и неймется доказать, что они не только на льду Волхова тумаки раздавать горазды, но и самого Волкана Кнутнева не убоятся.
А буде хоть один «смельчак» среди новобранцев нашелся, так и остальным несдобровать. Всем им, сколько б их ни было числом, лежать на сырой земле, безбородыми краснощекими мордами в конский навоз тыкаться и, коченея от ужаса, кумекать: как же это так вышло, что насели они целой стеной на одного дядьку, а глазом моргнуть не успели, как и повалились все, точно трухлявые осины под осенний бурей. А он, дядька, Перунов волхв, посередь них теперь один стоит и даже бровью не ведет, не то чтобы испарину со лба утереть.